Роман Серафимович отчаянно копил. Копил изо всех сил, откладывая, собирая, халтуря, работая. Копил ради мечты. Мечта Романа Серафимовича стоила дорого, очень дорого. Можно было, конечно же и дешевле, в прошлое. В прошлое трамвай ходил по накатанной. Все события уже известны, дисперсия минимальна, риски нулевые, маршрутизация алгоритмизирована по хронометражу, все просто и понятно, и соответственно дешево. А вот в будущее билеты стоили дорого. Если в прошлом остановки были почти не ограничены по времени, то в будущее строго лимитированы, пассажиру давалось очень мало времени «на погулять», иначе крайне сложно было вернуться к нужному моменту - моменту отправления плюс время рейса.
Все эти тонкости Роман Серафимович изучил как мог изучить музыкант и литературовед чуждую ему стезю физических понятий и величин, то есть на уровне первоклассника, прочитавшего брошюрку, выдаваемую на станции темпорального трамвая любому посетителю. Роман Серафимович ровным счетом ничего не понимал ни в физике, ни в электронике и искренне полагал, что электричество берется из розетки в буквальном смысле. Что уже говорить о теории подпространственного конденсирования темпоральных полей и эффекте временного параллакса – для него это был темный лес в темном лесе.
Роман Серафимович дирижировал оркестром местного театра, большого, серого здания с куполовидной крышей, на которой более ста лет назад был установлен шпиль, нагло торчавший в самые звезды. Будучи еще мальчиком, Роман Серафимович проходя мимо этого здания погружался в мечты о том, как он вырастет, станет космонавтом, сядет в остроконечную серебристую ракету и улетит в космические пучины к новым мирам и планетам. Он представлял, как его космолет стартанет с Колпинского космодрома и прочертит в небе чуть заметный, слабо светящийся голубым след, продолжающий направление остроконечного шпиля, туда, к самым звездам. Прошло четыре десятка лет, но Роман Серафимович так и не стал исследователем космоса. Он и не пытался. Его отец был дирижером, отец его отца был дирижером и Роман Серафимович, хоть и сопротивлялся внутренне по началу, но тоже продолжил семейную традицию.
Кроме управления оркестром Роман Серафимович преподавал в консерватории и музыкальной школе, давал частные уроки совершенно бездарным, но хорошо оплачиваемым детям и, как он считал - самое главное – писал музыку. Его произведения бранили, критиковали, называли безвкусицей и переделкой давно забытых классиков, однако Роман Серафимович не сдавался и продолжал идти со свечей прекрасного в руке по темным коридорам людского непонимания и скудоумия, не позволявшего воспринять его талант подобающим образом.
Шли годы и Роман Серафимович все более начинал сомневаться в своем таланте и все чаще подумывал о том, что если на самом деле его музыка ничего толкового из себя не представляет и никем не будет востребована? Эти мысли породили желание заглянуть за пределы доступного, прокатиться на трамвае вперед и разузнать о судьбе своего единственного, изданного на деньги бывшей жены ужасно малым тиражом, сборника собственных сочинений. Платили в консерватории крайне скудно, в музыкальной школе еще меньше, бездарные и хорошо оплачиваемые дети появлялись очень редко, а руководство оркестром и подавно почти не приносило дохода, так как все меньше и меньше было любителей слушать живую музыку. Ну подумайте сами, кто попрется на девяносто восьмой этаж серого здания с куполовидной крышей ради того, чтобы слушать как андроиды, изящно шевеля прозрачными конечностями, открывающими зрителю обзор всех внутренних компонентов и механизмов, извлекают из старинных инструментов наборы звуков. С одной стороны записей подобных концертов пруд пруди в сети, загрузил триграмму и смотри, ходи между исполнителями, с другой – изобретение и массовое производство медиаимплантов, проецирующих звук непосредственно в уши полностью поменяло представление о музыке, дав возможность составлять такие музыкальные сцены, которые в древнюю эпоху стереозвучания для обычных человеческих ушей, музыкантам даже не снились. Все это привело к тому, что у Романа Серафимовича не было денег. Конечно же, федеральный соцстандарт снабжал Романа Серафимовича всем необходимым, едой, одеждой, жильем, но множество вещей в соцстандарт не входили, как к примеру, поездки на темпоральном трамвае. И ему пришлось отчаянно копить, долго и упорно, пока навязчивая идея не превратилась в мечту, дорогую и несбыточную, как казалось поначалу, а теперь, спустя годы накоплений, мечта стала перерастать в осуществимый план.
Роман Серафимович подошел к огромному круглому основанию трамвая. Бетонные ребра, удерживавшие девятиэтажное здание на высоте более ста метров, сходящимися линиями уходили вверх, как бы символизируя стремление Романа Серафимовича вырваться из повседневной серости и обыденности и унестись в счастливую даль прекрасного мира, в котором все иначе. Он прошел высокие створки зеркальных дверей и очутился в просторном фойе с лифтом и ресепшеном. Разобравшись с формальностями Роман Серафимович поднялся на высоту тридцати этажей и очутился в коридоре, ведущем непосредственно к трамваю. Трамвай представлял собой огромное помещение, в центре которого в прозрачной колбе, удерживаемая в электромагнитной ловушке, висела стальная капсула с креслами пассажиров. Створки капсулы были открыты и через них виднелись массивные противоперегрузочные кресла. Вокруг колбы располагались мощные электромагниты, огромные катушки с извивающимися проводами. Провода нравились Роману Серафимовичу, так как напоминали ему о времени, когда множество устройств использовали провода для питания и связи. Сейчас провода были редкостью и от вида зала трамвая веяло какой-то ностальгией.
Служащий станции считал анкету Романа Серафимовича и отправил его в медпункт на предстартовое обследование. Роман Серафимович начал было протестовать и говорить, что никаких жалоб на здоровье у него нет и он посещает медблок с должной регулярностью, однако служащий был непоколебим. Пришлось Роману Серафимовичу выйти из ностальгического зала в пустой слабо освещенный коридор, ведущий к медпункту. В медпункте система вежливым мелодичным голосом задала ему несколько вопросов, сверив названный номер соцстандарта с номером в его личном чипе и после краткого сканирования выдала положительное заключение. Немного раздраженный, но все же довольный результатом, Роман Серафимович вернулся в зал трамвая. Служащего не было видно, и он стал бродить вокруг прозрачной колбы с капсулой, рассматривая электромагнитные стойки и прочие установки. Сам того не замечая, он протиснулся в небольшой проем между стальными колоннами на которых была надпись «посторонним вход воспрещен». Тут же как из-под земли у него за спиной вырос служащий и строго на него рыкнул, сказав, что нарушая правила, Роман Серафимович может очень серьезно пострадать, попав под жесткое электромагнитное излучение. Желая сгладить ситуацию Роман Серафимович попытался завести непринужденную беседу об устройстве трамвая. Видимо, большинство посетителей спрашивали одно и тоже, и служащий достаточно сухо стал рассказывать, что и как устроено.
Оказалось, что здание находиться на таком огромном тридцати этажном постаменте из-за подпространственного маховика. Чтобы отправить трамвай в одну сторону, нужно отправить маховик в другую, а потом, используя накопленную в нем энергию темпорального поля вернуть трамвай на место. Поэтому, для того, чтобы перенастроить маховик на прыжок в прошлое нужно много времени. В основном все заказывают перемещение в прошлое, чтобы посмотреть своими глазами на эпохальные события истории, поэтому маховик в основном нацелен в будущее, а сейчас, из-за редкого и дорогого прыжка в будущее маховик надо переориентировать. Роман Серафимович ничего не понимал, но хлопал глазами и часто кивал. Закончив свой рассказ, служащий сказал, что нужно еще около получаса времени, чтобы сделать тестовый запуск системы маховика с запасом расстояния по времени и что Роман Серафимович может немного прогуляться и не мозолить глаза.
Роман Серафимович направился к лифту и уже через минуту был на улице. Он достал сигарету, активировал ее и спокойным шагом пошел вокруг основания трамвая, почти касаясь огромных бетонных ребер, уходивших в высь. С обратной стороны к этой исполинской конструкции примыкал переулок, в котором шли ремонтные работы. Роботы разобрали пластины не изнашиваемого дорожного покрытия и что-то делали с бесчисленными трубами в глубокой кювете под дорожным полотном. Место ремонта было огорожено голографической изгородью, мерцавшей желтыми надписями об опасности падения. Роман Серафимович подошел к краю, разрезав собой голографическую иллюстрацию и стал смотреть, как несколько роботов ужасно устаревшей модели (а другие модели местные организации и не закупали в целях экономии) в полутьме глубокой кюветы меняли обветшалые трубы на новые. Слои труб шли друг над другом образуя хитрые переплетения. Левее Романа Серафимовича, через прореху разобранного участка, виднелось основание здания трамвая, которое уходило блестящими стальными стержнями на огромную глубину и терялось во мраке. Роман Серафимович начал размышлять о том, насколько же огромное это здание, в котором основная часть — это небольшая капсула самого трамвая, а здание настолько исполинское, что уходящая под землю часть строения скорее всего намного больше, чем часть, возвышающаяся над поверхностью.
Ход его мыслей был прерван приглушенным свистящим шипением, которое явно приближалось к нему с большой скоростью. Роман Серафимович повернул голову и увидел двух школьников, несущихся в его сторону на антигравах и выделывающих причудливые кренделя вокруг друг друга. Антигравитационные подушки их флаеров работали на пределе и издавали свист и шипение, а области преломления силовых полей мерцали белесыми вспышками. Оба юных наездника были так увлечены своей игрой, что совершенно не обращали внимание на окружающее и стремительно неслись на Романа Серафимовича. Видя, что расстояние между ним и мальчишками стремительно сокращается, и окрикивать их уже нет никакого смысла, он сделал шаг в сторону.
Роман Серафимович издал невнятный звук и начал падать во мрак пропасти с устаревшими роботами и прогнившими трубами. Он ощутил, как ткани его стандартизированного костюма моментально стали его сжимать, сжимать так, что было трудно сделать вдох. Включилась автоматическая система сохранения жизни. Потрескивали разряды силовых полей, отталкивающие тело Романа Серафимовича от препятствий и позволяя ему пролетать мимо огромных сплетений труб. Его отбросило в сторону, и он стал падать между стальными стержнями основания здания трамвая. Система сохранения жизни работала по своему алгоритму, не выбирая и не анализируя, совершенно примитивным способом сохраняя здоровье владельца. Продвинутые системы имели много преимуществ, к примеру систему защиты от падений, но одежда, входящая в федеральный соцстандарт такими функциями не снабжалась, и она позволяла падать Роману Серафимовичу до самого дна. В очередной раз перевернувшись, он увидел, как из темноты, в которой исчезали блестящие стержни, появился световой столб, пронесся через него и ухнул куда-то вниз, в непроглядный мрак.
Сознание к Роману Серафимовичу возвращалось медленно. Он не понимал где находиться и как он тут оказался. Он лежал на дне неглубокого оврага, поросшего травой и кустарником. Над ним распростерлось синее небо, по которому плыли редкие белые облака. Ниже облаков летели две какие-то птицы. Птицы и белые облака! Белые! Эти мысли как удар тока заставили мозг Романа Серафимовича встряхнуться. Он никогда не видел белых облаков и птиц в живую. Только на картинках, на которых были изображены пейзажи старого мира, в котором еще не было объединенных мегаполисов, а были отдельные города. После появления объединенных мегаполисов, когда самые крупные города поглотили свои окрестности и окрестности этих окрестностей, никто уже не видел белых облаков – они всегда были зеленовато серые из за огромного количества выбросов от синтезированной пищи. Мысли неслись с такой скоростью, что он не успевал за ними следить. Где я? Куда я попал? Как я сюда попал? Роман Серафимович поднялся на ноги. На подкладке его пиджака ярко мигали несколько сигналов, сообщавших о том, что система сохранения жизни практически исчерпала свой заряд. Это тоже было странно, так как все встроенные системы во всех предметах получали питание от беспроводной городской сети, и он не мог припомнить, чтобы хоть какой-либо предмет в его обиходе когда ни будь разрядился.
Он вскарабкался по склону оврага и огляделся. Странные не высокие здания, не выше девяти этажей, много деревьев, улицы, заполненные старинными автомобилями. Одноуровневые улицы и автомобили! Лоб Романа Серафимовича покрылся холодной испариной. Он стремительно зашагал через сквер к ближайшему зданию, на первом этаже которого были витрины магазина. Войдя во внутрь, он увидел…стойку с газетами. С бумажными газетами. Газетами, напечатанными типографским способом на бумаге. Трясущейся рукой он взял одну из них и посмотрел на дату.
Понимание того, что произошло было сродни взрыву. Взрыву, который случился у него в голове, и который разметал в мелкие щепки все надежды на удачное разрешение ситуации, на то, что это сон и все сейчас закончиться, что он проснется в своей маленькой квартире на сто сорок первом этаже, съест обычный завтрак, который всегда ждет его за дверцей модуля питания и пойдет на работу. Нет никакого модуля питания, нет никакого синтезированного завтрака, нет работы, нет сто сорок первого этажа. Ничего этого в этом мире нет и в помине.
Техник выполнил проверочный запуск темпорального маховика именно в тот момент, когда Роман Серафимович падал в шахте этого самого маховика. Светящийся импульс потока энергии, который и является маховиком трамвая, унес Романа Серафимовича на четыре с лишним сотни лет в прошлое, в две тысячи двадцать второй год, о чем неумолимо свидетельствовала дата на газете. Обратного пути не было. Тут нет темпорального трамвая, нет роботов, нет систем жизнеобеспечения, нет многоуровневых дорог через каждые пятьдесят этажей города, даже привычного ему города нет.
Роман Серафимович шел по улице и проклинал школьников, из-за которых он угодил в яму, и тот день, когда он решил заглянуть в будущее, в то будущее, в котором его самого уже никогда не будет.